|
|
просмотров: 5516 | Нравственное богословие, проповеди
Последняя Вечеря Господа
И когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.
Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи? Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня; впрочем Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться. При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал.
Матф.26:21-25 и Иоан.13:21-24.
Мы видим здесь Господа с Его учениками за последней торжественной вечерю. Он знал, что сия вечеря была последняя. Он давно знал, что предпринимал касательно Его верховный Иудейский совет. 3нал, что Его предателю обещана была цена. Знал также и то, какие строил планы один из преданнейших Ему учеников. Он видел близкую и ужасную кончину, видел орудие тьмы за тою же трапезою и между теми самыми, которых некогда избрал из бесчисленного множества человеков, которых старался привязать к Себе своим учением, и которых возлюбил до конца: так сидел Он!
Скорбь Его души, мрачная как ночь, выражается на Его лице, и Он говорит: один от вас предаст Меня.
Представьте себе здесь невинных Его учеников, которые не могли даже предчувствовать того, о чем думал Иуда. И их сердце тяготит глубокая скорбь возлюбленного Учителя. Они еще не знают, чего должно ожидать,—как вдруг громовое слово, предаст, поражает слух их. Евангельская История говорит: ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит
Недоумевая. Остановимся на сем слове. Всякая темная речь всегда поселяет в нас некоторое беспокойство. Она приводит сердце в необыкновенное состояние покоя. Человек любит свет и только при свете бывает ему хорошо.
Загадочные слова заставляют нас бояться того, кто оные произносит. Чем менее мы оные разумеем, тем более увеличивается наша недоверчивость. Мы спрашиваем своими глазами. Робко отступаем от него, как будто бы от него отделяло нас некоторое средостение. В таком случае мы часто состояние говорящего находим нерешительным, и совершенно недоумеваем.
Хотя бы странные слова намекали на радость, или на неожиданное благополучие; и тогда они нас пугают. Ибо мы можем думать, что это только мечта, и что мы легко можем обмануться. Сие состояние неизвестности, сия вера и недоумение, сия колеблемость и решительность, сие неестественное напряжение чувствований в душах нежных должно оканчиваться усыплением, совершенно ослабляющим силы духа.
Ежели оные таинственные слова совсем ничего не имеют, кроме темного основания, ежели в них скрывается нечто ужасное, которое тем более может воспламенять воображение: то как не быть и нам в страшном недоумении?
Чем более мы желаем, чем бываем не доверчивее в своих желаниях, или чем скуднее бывает наше сокровище само в себе: тем чаще должны мы быть в страшном недоумении. То есть, должно устрашать нас только то, что угрожает опасностью нашим стяжаниям или нашим надеждам. И так по мере того, как мы с одной стороны более ограничиваем себя в своих требованиях, а с другой поставляем свое благополучие в благах более надежных, надлежит нам более и более возноситься превыше боязни. Прибавим к сему, что человеческое сердце, совершенно отказавшееся от временных желаний, находит для себя удовлетворение только в невидимом, вечном, истинном, и в обладании оным: такое сердце не может уже иметь боязни. Оно не боится ни бед: ибо сии не могут ничего отнять от истинного его благополучия; ни греховных искушений: ибо оно гораздо более привязано к своему любимому предмету, нежели чтоб могло им жертвовать похотям плоти. Кто с полною уверенностью, с глубочайшим чувствием сердца может сказать: „Боже, Ты со мною!" тот только может прибавит и сии слова: „я ничего более не ищу ни на небе, ни на земле." Кто, основываясь на опыте важных минут жизни, может свидетельствовать: „Господь со мною! тот только с подобною уверенностью может взывать: „не убоюсь, хотя бы разрушился весь мир, и горы преложились в сердца морские. Такие уверительные слова в устах всякого другого человека не могут иметь места, Они могут означать некоторое доброе движение сердца, но собственного, глубокого смысла, означающего блаженство души - не имеют.
Не часто ли и вы, возлюбленные, 6ываете в недоумении и страхе?
Не думайте, будто сей вопрос, как неважный, не может быт приложен к вам. Не воображайте также, будто оная боязнь имеет свое основание в состоянии одного тела, будто она гораздо более действует на больных, нежели на других людей, и будто свобода в таком случае не может произвести никакой перемены. Такая мысль не была бы внушением призвавшего вас. Сколь часто, но слабо, или сколь редко, но сильно действует на вас страх:, какое производит он в вас потрясение, или как скоро вы над ним торжествуете, - это по крайней мере столь известно, что его можно по честь доказательством телесной крепости или слабости, и пробным камнем вашего сердца и веры. Муж крепкий может быть робким; слабая женщина может являться великодушною, как то часто случалось. Смотря по тому, имеете ли вы веру или нет, или какова ваша вера, можно судишь, бываете ли вы в страхе и когда? сколь велик страх ваш, и как часто случается?
От чего вы приходите в недоумение, и чего боитесь? Когда Иисус говорил с учениками о приближающейся своей кончине, и о том, как Он, вошедши во Иерусалим, будет поруган и пригвожден ко кресту: тогда они объяты были страхом; и Петр по обыкновенной своей ревности, говорил Ему чтобы Он поберег Себя дабы того с Ним не случилось. Напротив того предмет слов, взятых мною из Св. Писания, не есть разрушение суетных планов, которого они боялись относительно к делам и жизни Иисуса; в них говорится о тяжком грехе, о самом богопротивном беззаконии. Мысль об оном наполняет их души мучительною скорбью. Чего вы обыкновенно боитесь, Христиане? Одних временных зол? земных огорчений? мучительных болезней? смертных случаев в ваших семействах? общественных потрясении и упадка? недостатка в ежедневных потребностях жизни? предшествующих браням воплей?
Таких только боитесь вы случаев? Но вы не боитесь греха, пороков и заблуждении? Не боитесь безрассудных слов и поступков? Не боитесь усилившихся ваших страстей и закоренелых дурных привычек. Не боитесь вашего невежества, вашей неосмысленности, вашей беспечности, вашей суетности, вашего легкомыслия, вашего сердца, сего опаснейшего, ужаснейшего, хитрейшего врага вашего спасения? Вы трепещете пред людьми, когда они угрожают вашей чести, простирают руки к вашей собственности, или вооружаются на вашу жизнь смертоносным орудием; но когда они расставляют сети вашей добродетели, тогда вы ни мало не заботитесь? Люди вас ненавидящие устрашают вас; но вы не боитесь людей, которые вас любят. хотя и любовь может быть гибельна, когда она вам льстит, когда преклоняется пред вами, как пред кумирами, когда не смеет ни в чем вам отказать, когда бывает любовью ложною,; и когда приманчивыми, обольстительными словами хочет усыпить вашу невинность и унизить вас до того, чтобы вы сделались жертвою гнусных намерений — как? вы не боитесь такой любви? Это достойно сожаления; это неблагоразумно и неестественно; — это такое бесстрашие, которого вы более всего должны страшиться.
Или вы боитесь обыкновенно только тогда, когда принимаете участие в других, то есть, поставляя себя на их место?
С первого взгляда представляется, как будто можно сделать такую укоризну ученикам Спасителя. Они озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорил. Сими словами всегда почти выражается только внимание к другим; они показывают желание узнать, на кого в обществе падают известные жалобы, соединенные с чувствием страха. И мы вскоре после сих слов слышим, как Петр неоднократно отвечает на возмущенную любовь своего высокого Учителя: если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь. Хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя. Матф. 26: 33. 35. Таким образом, мы можем надеяться, что по крайней мере сей один ученик страшился не своей участи, но видел только предателя в одном из прочих учеников.
Так ли и мы поступаем, Христиане? Когда вы слышите о каком-нибудь худом поступке, то ужели не думаете о себе самих? Когда видите, что кто-нибудь из ближних ваших претыкается, то ужели не доходят до вашего сердца собственные ваши слабости? Когда в какой-нибудь книг находите описание порока, или когда в поучительном слов представляется вашим глазам верное изображение оного; то ужели вы не размышляете сами с собою? Ужели в таком изображении не примечаете никакого сходства с самими собою? Ужели совсем не думаете о собственных своих недостатках? Ужели не делаете никакого заключения о тайнах своего сердца? Ужели не чувствуете ни малейшего побуждения к усовершенствованию себя? Ужели не примечаете никаких следов, что совесть в вас возбуждается? В сие-то время надлежало бы вам забыть мир, и обратиться к своему внутреннему. Что ж? и вы забываете оное; вы своими мыслями рассеиваетесь в мире, и поставляете для себя обязанностью заниматься только заблуждениями ваших руководителей, знакомых и соседей? Когда вам говорят о испорченном сердце, тогда вы только осуждаете своими очами и спрашиваете: кто это? и никогда не прибавляете следующего другого вопроса: не о мне ли это слово? Это жалко, неблагоразумно, неестественно, это такое бесстрастие, которого вы наиболее должны страшиться. Ибо оно есть путь к нравственному ожесточению, и предвестник близкой нравственной смерти.
Друзья мои! Мы совершенно узнаем дух учеников Христовых, когда поверим, что слыша ужасные слова возлюбленного Учителя, никто из них не думал о самом себе. Сие весьма достопримечательно описывает Священная История.
Естественно, всякой из них должен был в сем случае думать прежде о других, нежели о себе самом. Действительно, план предательства был в голове одного Иуды. Все любили учителя, и любили Его высокою, безмерною любовью. Может быть, сам несчастный Иуда не хотел предательством погубить Его, а думал только ускоришь желанное торжество земли. Впрочем, ежели ученики Иисуса любили Его, то они чувствовали себя свободными и всякая черта в их лице могла означать только сей вопрос: "кто сей предатель? Кто из нас может сделать то, о чем Ты говоришь." Поскольку же люди благородного духа не склонны к подозрениям, то каждый из учеников скоро должен был отвратить свой взор от других, и устремить оный на собственное свое сердце. Каждый должен был иметь сии мысли: ,,я не решусь на столь ужасное зло деяние; возможно ли? как могу я сделать то, чем гнушаюсь? могу ли я сделаться предателем Возлюбленнейшего?» Так над лежало им мыслишь, и они действительно так мыслили: Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи? Кто же из них первый не выдержал сей мысли, и обратил на других свое внимание? Тот, которому надлежало бы в сем случае быть последним; тот, которому при верном испытании себя самого надлежало бы наиболее бояться в рассуждении себя самого, это Петр. Один же из учеников Его, которого любил Иисус, возлежал у груди Иисуса. Ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил, кто это, о котором говорит. (Иоан.13:23,24)
Кто здесь после всех принимает некоторое участие в оных потрясающих словах Господа? Как это замечательно, как трогательно, как поучительно? Это тот, которому надлежало бы быть первым в сем случае, которому наипаче надлежало бы почувствовать сокрушение пред лицом вопрошающего друга; это сам предатель. Иисус с своей стороны кротко ответствует возлюбленному ученику: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня; и нежное сердце Его излилось в сем сожалении: горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться. При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? Иисус говорит ему: ты сказал.
И с нами, возлюбленные братия, также как с учениками Иисуса, весьма часто в жизни бывают случаи, когда мы можем и должны себя спрашивать: можём ли мы сделать то или другое?
Много есть таких поступков, которые никого не оскорбляют, и для всякого человека легки, потому что обыкновенны естественны, и заключаются в господствующем образе нравов. Но к обеим сторонам сего широкого для всех общего пути примыкаются две дороги, из которых одна ведет к славе, а другая к уничижению. Мы обращаем взоры на всех людей, которые идут по какой-нибудь из сих двух дорог. Но что всякий, смотря на них, думает - это зависит от того состояния в котором он находится, от его понятий и образа мыслей.
Некоторые говорят, что человек всегда делает только то, что надобно; что к таким иди другим поступкам побуждается он внутренними или внешними причинами; что все зависит от темперамента, естественных склонностей, воспитания и обстоятельств; что он делается добрым или злодеем, смотря по тому, угодно ли; бывает Богу сделать его сосудом в честь, или не в честь. Такие мысли явно ниспровергают всякую свободу, а следовательно и всякую нравственность. И не очевидны ли те противоречия, к которым ведут такие предположения. После сего добрейшие и благороднейшие люди не будут иметь никаких заслуг, так как злодеев нельзя будет назвать виновными. Ибо можно ли говорить о повинности там, где нет греха? Может ли быть грех там, где все зависит от природы? Виновато ли бесплодное или засохшее дерево, что на нем нет таких плодов, какие есть на других? Виноват ли тюльпан, что он не столь душист, как роза?
Иные, видя в других некоторые необыкновенные деяния, довольствуются од ним праздным чувствием. Они удивляются изящному, благородному, делам мужества и высоким, славным подвигам. Они иногда выражают свои о других мысли красноречивейшим образом; рассказывают вам со всею быстротою и живостью.
Краткой вопрос; —„не мог ли бы и я оказать столь священную ревность, столь непреоборимую твердость, столь непоколебимую верность, столь чистую любовь, столь удивительное терпение, столь божественное величие духа, столь осторожную отважность, столь бескорыстное пожертвование— сей вопрос никак но приходит им на сердце. Равным образом осуждают они проступки других. Они почитают оные ужасными, неслыханными, достойными отвращения. Они называют сих несчастных самыми презрительными именами. Сия важная мысль: — не мог ли бы и я также забыться, не мог ли бы учинить такое же беззаконие, также преткнуться и навлечь на себя такое же проклятие. – Сия мысль никогда не рождается в их душах. Они не беспокоятся о своем слабом сердце, но всегда смотрят на только на других, и тайным образом подозревают ближнего, у которого сердце может быть даже еще тверже, чем у них.
Между тем часто они бывают в не обыкновенном состоянии. Они также бывают недовольны сами собой. Могут знать, что они поставлены в подобных с вами обстоятельствах. Тот, о котором идет речь, равен им летами, званием, обстоятельствами Тут рождается вопрос; „не мог ли бы и я поступить также?" Как же большая часть людей отвечают на сей вопрос? Ежели поступок заслуживает одобрение; то они обыкновенно говорят: „и мы бы это сделали. Кто знает, может быть мы сделали бы и более? И не то же ли мы уже сделали? Не достойны ли мы за то или другое такой же славы?" С другой стороны, когда идет речь о заблуждениях и пороках; то каждый из них говорит: ,,нет, я бы так не сделал. Я никак бы до того не дошел. Я бы так не согрешил. Я не был бы столь нерадив к моей должности, столь забывчив, столь бессовестен, столь легкомыслен. Я бы не унизился до такой степени. Я бы не сделал несчастными других, коих благополучие ношу в душе моей." Кто же так говорит? Кто почитает себя столь чистым?—О если бы люди при таких суждениях верно представляли себе образы прошедшей жизни, Тогда можно было бы им простит и следующее заблуждение: ,,я и впредь не в состоянии так грешить, потому что доселе так не грешил." Но к стыду, явно почитают себя невинными люди самые порочные. Они много уже наделали несправедливостей, а явно говорят, что вовсе неспособны быть несправедливыми, и таким образом пред целым светом делаются достойными наказания за свою ложь. Может быть вся разность между ними и осужденными преступниками состоит единственно в том, что преступления последних открыты и явны, а они злодействуют втайне.
Но для чего много говорят о сем ужасном самоослеплении? Не известно ли из опыта, что лжецы почитают себя не способными лгать, что хитрые называют себя простосердечными, поносящие заочно твердят о любви, наемники клянутся, что они не могут поступать несоответственно своему званию, рабы чувственности уверяют, что не могут увлекаться гневом, или ослепляться другою страстью, и слишком далеко простирать свое распутство? Есть тысячи людей, которые та им образом сами себя обманывают. Не довольно для нас, возлюбленные, смотря на ближних наших, спрашивать самих себя: "не сделал ли бы и я точно также?" С таким вопросом мы должны соединять чистосердечное, беспристрастное, строгое, глубокое испытание самих себя. Тогда из наших уст не будут вылетать слова, означающие пустое самохвальство. Тогда мы будем за собою наблюдать, сделали бы мы какое-нибудь изящное и благородное дело с такою же скромностью, с таким же добрым намерением, при столь же малых побуждениях при столь же многих препятствиях, сражаясь с столько же сильными побуждениями к противной стороне, и имея столь же мало к тому сил и дарований, как и другой, учинивший оное дело? Тогда из наших уст не будут вылетать сии легкие и мечтательные слова, будто мы неспособны ни к чему низкому и худому. Тогда мы будем иметь такие мысли, о которых мнимоё самодовольство и грезить не может.
Нет нужды, что мы сами себе будем говорить и я доселе не поступал таким образом." Не встретятся ли тебе впредь другие большие опасности, нежели какие встречались прежде? Нет нужды, что в сию минуту не способен ты к столь великому беззаконию; не переменится ли рас положение твоего сердца, и ты, будучи в другом расположении, не будешь ли другим человеком? Нет нужды, что ты в настоящем твоем положении, обстоятельствах, при настоящем за тобою надзоре, и как бы среди уз тебя удерживающих и связующих, не успел дойти до такой степени разврата: можешь ли ты сказать, что бы из тебя было, если бы ты имел более свободы если бы получил не столь хорошее воспитание, видел не столь благородные примеры, есть ли бы тебе внушены были совсем другие мысли и правила, нежели какие теперь ты имеешь? Не важно даже и то, что ты имеешь сии превосходные правила; не важно то, что ты внутренно чувствуешь свое достоинство, верить своему назначению, и отвращаешься того, что с оным не согласно. Можно делать даже и то, чего человек отвращается. Он может увлекаться заблуждениями, которыми гнушается. Он может медленно впадать в преступления, которые, даже имя прежде было неизвестно его невинному сердцу; а иногда со всею внезапною быстротою и сверх чаяния ввергается в оные. Ни мало не важно для тебя, непобедимый друг добродетели, если ты никогда ни за какую цену не мог решиться на какое-нибудь дело, явно прошивное должности. Не могут ли со временем представишься тебе такие случаи, которые сильны будут поколебать тебя? Не найдутся ли со временем такие виды, которые обманут тебя? Не представится ли тебе будущность вдруг в волшебном сиянии, когда ты не столь будешь внимателен, и не столь дальновиден? Тот только человек ни за какую цену не может предашься земным благам, для которого Бог есть все и везде, и который никогда не изменял сему характеру внутренней своей жизни. Взошел ли ты на сию чисто небесную высоту, и свободно ли дышит превыше—земным её воздухом?
Хорошо бы было, ест ли бы мы дошли до того, что никакое благородное и худое дело не проходило бы мимо нашего сердца, и если бы каждый из нас в таких случаях спрашивал сам себя: „мог ли 6ы я так поступить?" Но это было бы хорошо только под условием, то есть когда бы мы имели святую ревность предохранять себя от заблуждений самолюбия. Нет любви столь слепой, как любовь к самому себе, и следовательно нет её хуже. Кто не хочет узнать сам себя, тому нельзя пособить.
И так будем отвечать на оный вопрос одушевляясь строгою любовью к истине, и отвечать не прежде как совершенно испытав самих себя. Сие будет способствовать к познанию нас самих и более утвердит то основание, на котором одном может стоять наша нравственность. Петр не знал себя по сем искал он не в себе, а только между другими учениками того, который имел согрешить против возлюбленного Учителя, Он вовсе не обратил внимательного взора на собственную свою слабость, Зная самих себя, мы будем судишь о других справедливее всех. Ослепленные грешники суть судии самые несправедливые. Они с самым злобным намерением унижают чужие заслуги, и жесточайшим образом наказывают чужие проступки. Надменные мнимыми своими преимуществами они всегда унижают дела других. Говорят, что не могут ошибаться, так как ошибаются другие. Говорят, что она давно уже произвели дела, гораздо лучшие тех, которыми теперь славятся другие; Петр был пылкого характера.; по сему преимущественно пред всеми учениками клялся, что никогда не поступит вопреки своей обязанности, хотя бы и все они забыли оную. Будем беспристрастнее к самим себе, любезные братия, дабы справедливее поступать с другими.
Такое благоразумное самосознание наконец ускорит наши успехи в добродетели и тем, что оно внушает нам мужество и вместе робость. При сем самосознании мы верим высокому назначению нашего бытия, но знаем вместе и то, что наша природа имеет свои пределы. Мы ощущаем радость, смотря на то, что уже сделали, но вместе видим и те опасности, с которыми ежедневно должны еще сражаешься. Чувствуем, что мы стоим, но при том весьма должны и остерегаться, дабы не пасть. Надеемся выдержать час искушения, в упованию на помощи сильного, который не хочет оставить нас ни в какой нужде, но при том всегда имеем нужду в заботливой осмотрительности, которую внушают нам беспрестанные наши слабости. Словом, мы имеем духовную способность устремляться к благородному, высокому, святому и доброму. Могут ли быть лучшие предметы для пламенных желаний нашего сердца? Но мы ужасаемся в продолжение нашего здесь странствования, ужасаемся и недоумеваем, что с нами будет, столь часто видя и слыша, как далеко может человек заблуждаться, как легко, как скоро, и как глубоко он падает!
Возлюбленные Христиане, поставим себя на место учеников Иисуса Христа, которые при ужасном оном слове «предаст» озирали друг друга, и в недоумении один за другим спрашивали: не я ли, Господи? Да обымет и нас сей спасительный ужас. Будем вести строгую жизнь, утешаясь силою Божиею, и страшась наших слабостей, пока наконец совершенно возлюбим Бога: тогда сия полная любовь изгонит всякой страх.
Информация система интервального регулирования движения поездов на нашем сайте.
18 февраля 2009
Другие новости по теме:
Комментарии
Адвентисты седьмого дня
Христианские новости
Библеистика
История церкви и христианства
Церковная жизнь
Проповеди
Блог
Публикации друзей нашего сайта
